Жалею, зову и плачу
Неожиданный звонок главного редактора литературного агентства, в котором я состою вот уже четыре года, нарушил все мои планы.
- Алло, алло…Оля, срочно пиши информацию.
- Что-то случилось?
- Нет. У нас предстоит большое событие. Во вторник будем проводить вечер памяти Сергея Есенина. Бери гитару, готовь песни и срочно сообщи нашим членам клуба, что бы были все. Придёт руководство литинститута, студенты и члены нашего коллектива. Будем читать стихи, петь песни.
- Хорошо. Будет сделано. Сейчас разошлю приглашения по электронной почте. А сколько песен нужно?
- Штуки три.
- Отлично. У меня есть «Не жалею, не зову, ни плачу», «Березка» посвящение Л.И.Кашиной и песня «Памяти Есенина» на стихи поэтессы нашего клуба.
- Замечательно. Жду.
Через два часа зазвонил телефон.
- Кто говорит? Слон? Тьфу. Алло, алло.
- Привет, моя хорошая, - раздался голос бывшего военного, поэта и журналиста члена нашего клуба, с забавной фамилией Плохота, - про вечер слышала?
- Да, конечно. Буду петь.
- Это хорошо. Я тоже буду петь «Не жалею, не зову, ни плачу».
- Да-а-а, - слегка расстроилась, - и я её наметила. Её все знают, могли бы подпевать.
- Правильно, - жёстким голосом человека на плацу, гаркнул Плохота, - будут петь, как миленькие. Весь зал поставлю раком. Будут петь и хлопать, петь и хлопать, а ты мне подыграешь на гитаре. Я её знаешь, как пою! Заслушаешься. На военных смотрах пел, на телевидении. Не в Москве, а там где служил в Казахстане.
- Как же я подыграю. Надо бы репетировать. В какой тональности Вы поёте?
- Я сейчас тебе спою по телефону, а ты сама определяй, в какой пою.
Телефон откашлялся и затянул, - Не жалею-ю-ю, не зову-у-у, ни плачу-у-у…
И тут я с ужасом понимаю, Плохота ни в одну ноту не попадает. Он в принципе не знает, что существуют ноты. Тональности просто нет. Ревёт аки раненый тигр. Робко попыталась его остановить, какое там, народный певец Казахского телевидения вошёл в такой раж, что работники телефонной станции поотключали наушники. Он спел один куплет, второй, третий, отодвинула трубку от уха, перешёл к четвёртому, на пятом я готова была молиться, чтобы он прекратил издевательство. Наконец прозвучали последние слова «что пришлось процвесть и умереть» и он радостно спросил:
- Ну как? Здорово? Определила тональность?
- М-м-м…, - замямлила, не зная, что ответить, думая о последнем слове по отношению к Плохоте «умереть» - могу сказать громко.
- Ты, что завтра делаешь? Давай репетировать. Я к тебе подъеду, мы с тобой её на два голоса споём.
Тут мои волосы поднялись пыром, мысли лихорадочно заработали и я выпалила:
- Не получится. Уезжаю с пятницы до понедельника. Буду во вторник и сразу на вечер.
- Ну-у-у, - разочарованно протянул Плохота, - я так не играю. Впрочем, - его голос снова стал задорным, - встретимся во вторник. На час раньше. Я жену свою приведу, пусть посмотрит, как мы выступим, а мы где-нибудь в уголке порепетируем.
- А может Вы споёте её а капелла, как у нас в бард-клубе «Альма матер» иногда поют? – с надеждой спросила я.
- Какая такая матерь, какая капелла, что ты лепишь! Чего ругаешься?
- Я не ругаюсь. Альма матер, это название клуба, а «а капелла» – пение без музыки.
- Здрассьте, без музыки. А кто зал поднимать будет? Будешь трынькать и поддерживать мой голос. И не возражай, я связистками командовал, знаю, как с вашим братом разговаривать нужно.
И припомнилось мне, как однажды главный редактор заметил:
- Всем Плохота хорош. Исполнительный, шустрый, вот только…
- Военный, - подсказала я.
- Дурак, - ответил главный редактор.
- До вторника, - выдохнула в трубку, - споём.
Больной что ли сказаться?