- А-а… - Сложил крестиком ноги главпёс, отбиваясь сумкой с молоком и хлебом. - Больно-о… Убью, зараза! Пошёл вон! Поймаю! Откручу всё!
- Он не специально! – залепетала в ужасе хозяйка, подозревая пса в самом страшном, в попытке уничтожения фаберже. – Он от радости!
- Я в онемении от вашей дурости! Ёклмн… Вас обоих! Ваших матерей! Всю родню до десятого колена! Провалитесь вы пропадом! - Взвыл хозяин, присаживаясь на стул.
Канис давно уже исчез из поля зрения обоих, скромно выглядывая из-за угла, наблюдая, как хозяйка читает мантры над фаберже хозяина.
С подоконника во все глаза смотрели на то, что сейчас будут делать с псом две кошки. В глазах обеих читалась надежда: «Может прибьют? Провинился волк. Самое время отправить его на помойку. Главкота и за фаберже! Такого не прощают.»
- Вот если бы я его за фаберже? – задумалась Джойка. – Он меня простил бы. Точняк. Простил бы. Лучше хозяйку за что-нибудь. Этой не повредит. За что бы её взять получше? – Вытянула переднюю лапу, оценивая коготки. – Пониже спины можно. Хорошо бы волка за фаберже…. Опасно. Спрятался гадёныш. Боится серый за свои фаберже.
- Вот если бы я за фаберже? – с ужасом подумала Ульси. – Меня он не простил бы. Но я могла бы пристроиться к волку. Мы с ним команда.
Смешнее всех выглядела хозяйка, исполняющая цыганочку в тридцатый раз. Главкот уже давно забыл про свои фаберже, притворяясь больным и несчастным. Его веселила хозяйка, враз ставшая первым июньским мотылём, порхавшим над уличным одиноким фонарём посередине глухой деревни. Её одолевали мрачные мысли: «Главпёс упитанный, хмурый, большого роста. Когда по фаберже… то добрым быть не просто.»